***
[девять лет назад]
Бежать! Береги дыхание, милая – сейчас в быстроте твоих ног твой единственный шанс увидеть рассвет нового дня. Быстрее, быстрее – если доберёшься до леса, там, быть может, он потеряет твой след …
… надо было надеть кроссовки …
Ну кто же знал, а? А всё твое злосчастное любопытство… Дура! Дважды, трижды дура – ну где была твоя голова, когда ты полезла в этот дом, да ещё ночью; ты думала, тебя там встретят с цветами и шампанским, и в торжественной обстановке вручат ключи от всех шкафов с семейными скелетами? Хорошо, хоть не пристрелили… Хотя нет, уж лучше бы пристрелили, чем так. Если выживешь сейчас – выкопай нору поглубже, и затаись там, чёрт с ним с учёбой и планами на будущее, они тебе не пригодятся, если …
- Уже уходишь?
Ноги сами собой подломились, и она плашмя рухнула в мокрую траву. Его голос. Тот самый голос. Опоздала. Теперь всё.
- Это невежливо, малышка – я ещё не показал тебе самое интересное. Ты же у нас любопытная девочка, правда?
Как кот с мышью, как малыш с мухой. Играет. Наслаждается. Крылья уже оторвал, сейчас примется за лапки.
- Не говорю «не бойся», и не обещаю, что больно не будет… Я ведь человек слова – в известном смысле.
Его не может быть, не должно быть. Эта жуткая, непредставимая, нечеловеческая мощь … Это фантастика, это сон, кошмар без конца, это не может быть явью… не может … не может … пожалуйста …
- Не дёргайся – это не поможет. До сих пор никому не помогало, по крайней мере.
Его глаза … они горят! Пламя ада … горят … я горю …
- Больно, наверное?
- А-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а!!! А –а-а-а-а-а-а-х-х-х-а-а-а-а-о-о-о-о!!!! О Боже мой!!!
- Как это мило, право слово. Прежде, чем мы продолжим, хочу заметить - знаешь, ты первая девушка, которая меня оценила по достоинству; впрочем, я против такого официоза – ведь мы с тобой теперь знакомы так близко, что ты можешь звать меня по имени. Да, называй меня просто – Кларк.
***
[четыре года назад]
Бледный свет люминесцентных ламп, стены, покрытые блёклой масляной краской, пол покрыт пластиковыми плитками – с них легко смывается и грязь, и кровь; все подобные заведения славятся известным минимализмом в дизайне, и «Белль Рев» в этом смысле держалась добрых традиций, установленных ещё знаменитым лондонским Бедламом. Южный корпус, стерильный мир бледных цветов и полупрозрачных теней, становится новым, и – зачастую - последним домом для очень многих пациентов; впрочем, сейчас по коридору в сопровождении врача и санитара, несущего небольшой пакет, двигалось счастливое исключение из правила – пациентка 67-140, диагноз – шизофрения, выписанная в связи с полным выздоровлением. Пусть одежда, выделенная благотворительным фондом, велика и неудобна, и туфли жмут – это всё, право, мелочи; зато всё тело играет, как шампанское в бокале, кипит, как горячий источник, всё существо её пронизано ощущением триумфа, это – её первая настоящая победа. Да, это только первый шаг, и впереди ещё множество испытаний, но этот успех очень, очень важен – он означает, что она на правильном пути. Это было трудно, трудно и больно, и – страшно, очень-очень страшно; но она всё поняла, она словно прозрела – и с этого момента дело пошло на лад. Теперь это даже кажется забавным – ну как же могла не понимать этого раньше, ведь всё так просто, так ясно …
- Ну что же, здесь я с вами попрощаюсь.
- До свидания, доктор Каселли.
- Ну, я бы настоял на «прощайте» - честно говоря, не хотелось бы увидеть вас вновь в этих стенах. Надеюсь, теперь в вашей жизни начнётся светлая полоса.
- Я в этом уверена. Спасибо вам. Я могу?
- Ах, да, конечно. Джим, отдай мисс её вещи. Итак – прощайте.
-Прощайте.
Маленькая фигурка выскользнула меж массивных дверей в холодное октябрьское утро. Одно дело сделано, но впереди ещё много, много работы… Она справится, должна справится – любой ценой; никто другой не сможет, не вправе …
Успокойся, успокойся. Всё хорошо.
Левая рука сама собой потянулась к щеке, тонкие пальцы, чуть заметно подрагивая, несколько раз робко и нежно коснулись жуткого звездообразного шрама лёгкими, поглаживающими движениями.
- Кларк …
***
Доводилось ли вам бродить по послеполуночному Метрополису ранней осенью? Если ваш ответ – «да», то вы принадлежите к числу избранных счастливцев, на собственном опыте познавших, что тёмное время суток придумано не просто так. Человечество за свою долгую и насыщенную историю отстроило множество разнообразных городов, и каждый из них, как правило, обладает собственным лицом, характером, обаянием; конечно, как и положено хорошему правилу, из него есть исключения. Наивные идеалисты – в основном из числа современных модных архитекторов, бывающих здесь проездом – любят повторять, что у Метрополис – город будущего, и что приземлённым обывателям, обделённым воображением и чуждым высоких устремлений, не понять всего величия градостроительного замысла; местные жители, которым воображение давным-давно отшибло пресловутым характером, и чьи высокие устремления поотпадали сами собой после знакомства с тем, что можно назвать «метрополисским обаянием», видели воочию лицо этого города, и могут с уверенностью заявить – личико это выглядит точь в точь как очень мерзкая рожа. Возможно, Нью-Йорк смердит, Тайбэй – человеческий муравейник, а Мехико – форменная клоака – Метрополис не может дать мастер-класс по всем трём специальностям сразу, и даже добавить от широты своей души ещё кое-что, чему пока не нашли названия ни фантасты, ни криминалисты; короче, если это и впрямь город будущего, то у наших внуков препаршивые перспективы.
Но, как уже упоминалось выше, темнота придумана не просто так. Как во времена позднего средневековья дамы, которым повезло пережить поветрие оспы, скрывали свидетельства этого, щедро рассыпанные по всему лицу, как кратеры по лунной поверхности, под плотной вуалью, так и «Метрос» с наступлением ночи поплотнее укутывается во мрак, скрадывающий его бесчисленные недостатки: грубые, словно бы вырубленные топором из трухлявого полена, небоскрёбы оборачиваются изящными праздничными столпами, составленными из бесчисленных разноцветных огоньков; фонари выхватывают из темноты те самые части улиц, на которые можно смотреть без содрогания – и без желания тщательно вытереть обувь; деревья, побуревшие от летней жары и всесезонной гари, накидывают маскхалат из колеблющихся теней, и смотрятся таинственно и странно, словно на картинах Куинджи… Ни пробок на дорогах, ни толп на тротуарах, ни давящего, всепроникающего шума мегаполиса – возникает обманчивое впечатление, что в этом городе можно жить; к рассвету, впрочем, это всегда проходит.
Однако и в романтичном полумраке вполне можно позволить себе пребывать в лёгком недоумении – и озирающийся по сторонам Кларк, стоящий под знаком «одностороннее движение» был тому живым примером. Странные дела творятся – чтобы заблудиться на острове Нью-Трой, пусть даже глубокой ночью, надо приложить недюжинные усилия - да и то не факт, что у тебя получится: выходишь из «Башни» на Пендерс стрит, поворачиваешь налево, и, как только дойдёшь неспешным шагом до небоскрёба «Ньюстайм», окажешься на Пятой – а оттуда редакцию уже невооружённым глазом видно, причём даже в сильный туман… Вот только одна особо одарённая личность – не будем показывать пальцем, благо оной и без того сейчас очень стыдно - неким неописуемым образом исхитрилась дать грандиозный крюк на северо-восток, и именно поэтому означенная личность сейчас стоит где-то на окраине Маленькой Богемии и мучается вопросом, куда дальше путь держать. Любимая «Омега», мерно тикающая на запястье, прозрачно намекает всеми своими каратами, что на дворе половина третьего; сине-серые обрывки облаков, на бреющем полёте цепляющие рыхлым брюхом шпили высотных зданий, и тяжёлая, вязкая тишина, разлитая в воздухе, недвусмысленно указывают, что сейчас на улице будет одновременно и холодно, и мокро, а местами так и очень грязно – прогулку явно следует завершать, и желательно в каком-нибудь светлом, тёплом и сухом помещении. Проблема за малым – сообразить, в какую сторону от этого дурацкого знака означенное помещение находится… ну, впрочем, если сейчас пройти два квартала вот по той улочке, что слева, то, кажется, выберешься на Глен, а там уже нетрудно сориентироваться – а главное, есть шанс просто машину взять, что разом решит все насущные проблемы… Вот, между прочим, в следующий раз, коль уж отпускаешь машину – вызывай такси, и нечего поддаваться на провокации сидящего в твоей подкорке недобитого романтика «ах, пройдёмся, такая чудная погода!»; в Смоллвиле можно было себе позволить такие порывы, а в Метрополисе, в этом заповеднике асфальта и бетона прогулка – всего лишь короткая перебежка от одного укрытия до другого, совершаемая в условиях, приближенных к боевым. Ну хорошо, Глен – так Глен, решение принято, и мистер Кент, развернувшись в как будто бы верном направлении, уже занёс ногу для первого шага, как вдруг окружающий мир натурально исчез во тьме. Нет, не в смысле что ночь стала темнее, как это бывает обычно перед рассветом, или что внезапно погасли фонари и редкие проблески окон, и тёмное время суток наконец обрело свой естественный цвет - в произошедшем не было ничего, что можно было бы квалифицировать как «обычное» или даже «естественное». Девятым валом накатила первобытная тьма, а если точнее, то именно та её часть, которой от сотворения мира и до сих пор ни разу не сообщали ни про существование фотонов, ни про триста тысяч километров в секунду – или, что более вероятно, она просто пропускала эти глупые слухи мимо ушей; свет испугался, запаниковал, с визгом бросился прочь, и вселенная повалилась в чернильное ничто, прихватывая с собой до кучи и Кларка… Накатила – и отхлынула, исхитрившись исчезнуть даже более внезапно, чем появилась, отхлынула, оставив в покое дрыхнущий без задних ног город, помаргивающие фонари, деловитых ночных жучков и самого мистера Кента, рассевшегося на мостовой в весьма оригинальной, хотя и несколько неудобной позе йоги. Отхлынула, как и не было её вовсе, и можно было бы списать всё на потемнение в глазах, на сердце, раньше времени посаженное виски и кофеином, на нервы и накопившееся недосыпание, можно – не засядь в груди тупой иглой чёткое ощущение, будто бы что-то изменилось, что-то сдвинулось… Что-то стало много, много-много хуже.
Словно в подтверждение этому откуда-то из-за спины послышался короткий смешок – и вопрос, с которого начинается большинство историй криминальной хроники:
- Эй, мистер! Огоньку не найдется?
***
- невосполнимая утрата… Весь Метрополис скорбит по своему великому сыну; десятки тысяч людей вышли на улицы, чтобы проводить в последний путь человека, воплотившего в себе наши надежды, наши мечты, наши чаяния о светлом будущем для всей Америки. Нет слов, чтобы выразить наше общее горе – но нет и сил молчать, когда на наших глазах происходят столь ужасные трагедии…
Телеведущий старался держать себя в руках, но было видно, что и его душат слёзы. Казалось бы, бар –не самое подходящее место для траура, но даже если бы все постояльцы городского кладбища разом вылезли бы из своих могил и заявились пропустить стаканчик, это вряд ли сделало бы атмосферу более похоронной; и завсегдатаи, и случайные посетители пришли сегодня не справлять поминки, а топить в стакане с виски рвущую, выжимающую душу боль – и сосредоточенно занимались этим делом, не отвлекаясь на привычные шутки и развлечения: табличка на стойке, написанная неровным, срывающимся почерком, гласила «содовой не подаём» - и всем без слов было понятно, что дело тут вовсе не в огрехах поставщика. Над столами висел, медленно и печально покачиваясь, шлейф горького табачного дыма, изредка пронизываемый короткими негромкими фразами:
- Вот сучка… Её хоть казнят?
- Электрический стул, это точно. Лэнс, выступая перед судом, обещала своими руками удушить эту тварь, если её оправдают… Зал аплодировал стоя.
- Когда она об апелляции заикнулась, её собственный адвокат чуть не отметелил – полицейские вшестером оттаскивали…
- Бедный парень... Не, я его понимаю: суд назначил – защищай, но чтобы ещё и такое выслушивать…
- Ладно, завтра эта стерва поджарится – уже хоть что-то.

Добавлено (02.01.2011, 22:27)
---------------------------------------------
Впрочем, было и ещё кое-что помимо дыма; нечто витало над столами, заглядывая в стаканы и пепельницы, впивалось острыми льдинками в глаза, исторгая из них горьковатую влагу – нечто невидимое, неосязаемое, но –вполне ощутимое вовсю измывалось над людьми, пользуясь подвернувшимся случаем… Эх, хватило бы хоть кому-нибудь – даже не смелости, а просто сил - схватить этого злобного фантома за его туманный хвост, то, может статься, угрюмое оцепенение ослабило бы свою хватку, и море печали, казавшееся ещё не так давно безбрежным, потихоньку излилось бы мелкими ручейками, сгинуло, оставив на память о себе лёгкое облачко светлой тоски; но что требовать великих подвигов от тех, кто не в состоянии произнести и жалкие четыре буквы … а ведь это даже не имя …
Самое время притормозить на минуточку, дабы прояснить один момент, касающийся собственно Кента, и его маленькой личной Голгофы в лице госпожи Алисии Бейкер, последние несколько лет также известной в определённых ( очень-очень узких, правда) кругах в как «миссис Кент». Справедливости ради надо заметить, что эта история даже в самых общих чертах никогда не звучала за пределами пентхауса «Башни», и даже там она ни разу не была представлена в полной версии – однако с нашей стороны ни в коем случае не будет бестактностью приоткрыть завесу тайны, покрывающую львиную долю личной жизни Кларка, ибо в противном случае в повествовании обнаружится чересчур уж много нестыковок; короче, нам с вами точно будет небезынтересно, на пользу и уж всяко вряд ли повредит – по меньшей мере до тех пор, пока сам Кларк всё это не прочтёт.
Упомянутая выше история более всего напоминает конспект сказки великого Гофмана: «Жил да был тра-лла-ла-ла-ла….»; пусть так: жил-был на свете доктор психиатрии Уильям Макбрайд. Доктор был довольно молод, не в меру сообразителен, практичен и амбициозен, а ещё у доброго доктора была вполне соответствующая его складу личности практичная и амбициозная мечта – громкое имя, куча денег, красавица жена и домик у моря, причём желательно всё это сразу и побыстрее; с первым пунктом эскулап был готов управиться своими силами, но как при этом успеть с тремя остальными? Тут на помощь гурьбой пришли сообразительность, здоровый цинизм, пиратская база данных и телефонный справочник штата Канзас, из глубин которого было выужено элегантное решение, позволяющее одним выстрелом положить всех зайцев на площади добрых пятидесяти акров: леди Алисия, двадцати лет от роду, единственная дочь гениального инвестора Джона Бейкера, четыре года назад вместе с супругой погибшего во время шторма близ Азорских островов – от его красавицы яхты осталось фунтов шестнадцать мелкой щепы превосходного ливанского кедра, а от него самого и вовсе лишь завещание, благоразумно составленное за добрых семь месяцев до отплытия, и дожидавшееся своего часа в уютном сейфе на благословенной (а главное – твёрдой) канзасской земле. Завещание это по увлекательности описанных в нём красот и чудес, а также по своему объёму, что немаловажно, могло поспорить не только с записками Марко Поло о путешествии на Восток, но и с иллюстрированным девятитомником «Сокровища мировой культуры» - тем более что содержание последнего было перечислено в нём практически полностью; иначе говоря, даже и не будь мисс Бейкер живым опровержением пошлой пословицы о детях гениев, магическая сила длинных чисел, занесённых на страницы данного документа, исправила бы любые просчёты природы, включая самые грубые. Конечно же, Уильям был далеко не единственным из счастливых обладателей мужского пола, кто порывался наложить руку на сердце – и прочие жизненно важные органы, вроде чековой книжки – персоны, прозванной неким сообразительным щелкопёром «The Portia of Kansas»; чтение Шекспира, очевидно, положительно сказывается на мышлении молодёжи, поскольку в данном случае параллель была подмечена восхитительно точно – особенно в плане участи разнообразных воздыхателей, стаями пролетавших мимо цели, как известный пиломатериал над столицей Франции… но мы чуть не забыли про сообразительность и цинизм, об особой роли которых в этой истории было вскользь упомянуто выше. Известно, что нет людей совершенно здоровых – есть необследованные; так вот, мистер Макбрайд, являвшийся одним из штатных психиатров клиники для душевнобольных «Белль Рев», сделал господам Бойдену и Хезону, поверенным, занимавшимся некогда – до трагического случая в Атлантике, после которого некая юная леди взяла всё в свои цепкие ручки - делами семьи Бейкер, оригинальное предложение, суть которого сводилась к формуле «50% на 50%»: психиатрическая экспертиза признаёт мисс Алисию недееспособной, и рекомендует передать управление активами опекунам – неким господам Б. и Х., которые затем в порядке добровольного пожертвования отстегнут передовой медицине в лице её отдельных представителей на безбедную жизнь. Предложение пришлось вовремя, и потенциальных партнёров весьма заинтересовало, однако старички-разбойнички и сами были не лыком шиты, так что в процессе обсуждения план претерпел некие эволюции, сменившись сперва на «40% на 60%», затем на «30% на 70%», и в конце концов замерев на отметке «15% и ты исчезаешь в неведомые дали» - засим и ударили по рукам; безусловно, в данном договоре, как в сундуке хорошего фокусника, было двойное дно, и даже не одно: с одной стороны, господа Б. и Х. под «неведомыми далями» имели в виду вовсе не Ниццу и не Бали, а места, из которых вернуться более проблематично – например, морг, кладбище или городскую свалку; с другой, Уилл вовсе не собирался удовлетворяться частью состояния, когда можно получить целое, да ещё и вместе с самой наследницей – если запастись подходящими вещественными доказательствами и вовремя развенчать «коварные козни», явившись перед несчастной жертвой жуткой интриги эдаким Героем на Белом Коне. Всё было предусмотрено, рассчитано и учтено; и конечно же в этом проверенном и продуманном плане нашлась несколько мелких недостатков - из числа тех, что ангелы некогда вложили в конструкцию бомбы, дабы удивить некоего мистера Гая Фокса: утро субботы, передний мост «Alfa Romeo Spider 3.2», на которой мисс Бейкер решила прокатиться по пустынным провинциальным дорогам, поскольку раннее утро выдалось особенно живописным, и грибной дождик, раскинувший над окрестностями Смоллвиля пёстрое полотенце радуги, по странному стечению обстоятельств целиком поглотившее внимание мистера Кларка Кента в тот самый момент, когда тому следовало бы следить за дорогой. Знакомство получилось эффектным, запоминающимся – и совершенно невинным: Кларк на тот момент ещё находился в тенетах тёмных волос и лабиринтах кошачьих улыбок Ланы, а потому всех прочих особ женского пола воспринимал скорее в некоем теоретическом плане, а Алисия была девушкой довольно замкнутой от природы; ближе к вечеру они по-дружески распрощались, причём оба затем отметили про себя, что «всё было довольно мило», да так бы всё и закончилось ничем, когда бы не Б., не Х., и не доктор Макбрайд, решившие на свою голову, что авария – самый подходящий повод для обследования и всего прочего. Доподлинно неизвестно, каким способом мисс Бейкер исхитрилась, находясь в палате для особо буйных пациентов, да ещё и будучи намертво принайтованной к кровати добрым десятком кожаных ремней, передать свою записку в «Дейли Плэнет», и уж тем более непонятно, с чего она вдруг решила, будто бы недавний случайный знакомец сможет как-то повлиять на ситуацию, но Кент получил этот сигнал SOS с опозданием всего лишь на день – и отчаянная мольба о помощи разбудила в парне его внутреннего паладина, развернувшегося на полную мощь. Одни люди рождаются на свет, чтобы разводить фиалки, другие – чтобы усыплять студентов полуторачасовыми лекциями ни о чём, а Кент, похоже, был предназначен небом для выполнения невыполнимого – и впервые в жизни получил шанс доказать это на практике; результатом журналистского расследования, проведённого в воистину авральные сроки, и нескольких звонков нужным людям стало не только освобождение прекрасной полонянки или громкое судебное дело над тремя не в меру сообразительными гражданами, но и повышение – в буквальном смысле: именно тогда Кларк навсегда покинул подвальное помещение редакции, получив стол тремя этажами выше; отныне и впредь мистер Кент будет двигаться только вверх. На аромат счастливого финала авантюрной истории, связавшей молодых людей примерно равного возраста и совершенно противоположного пола, немедленно слетелись, как акулы на запах свежей крови, стаи купидонов всех мастей. Исподволь начиналось медленное, постепенное, неостановимое движение навстречу друг другу – примерно так же, как это некогда было с Колумбом и Америкой: он, когда ещё и не мечтал об экспедиции, уже рисовал карты своей Вест-Индии, а она, в свою очередь, заочно придумала легенду о Кецалькоатле - в сияющих доспехах и на белом коне, так что 1492 год был обоюдно желанен, и потому совершенно неизбежен. Кларк, подобно юному рыцарю, впервые преломившему в честь прекрасной дамы настоящее копьё в условиях, приближенных к боевым, ощутил не только эйфорию от содеянного, но и прочувствовал, каково это - поймать заслуженный кружевной платок; его всегда тянуло на разнообразные подвиги, он то и дело их совершал, но Лана принимала их, как принимает богиня жертвы, принесённые на её алтарь - нечто само собой разумеющееся и недостойное какого-либо специального упоминания. Алисия, со своей стороны, в первый раз в жизни увидела, что есть ещё мужчины, у которых слова о доставании Луны с неба и поворачивании вспять сибирских рек с делом не расходятся – причём дело совершается не ради пустого выпендрёжа, не как лишний повод полюбоваться на себя, обожаемого, и вовсе не корысти ради, а потому что прекрасной даме это действительно необходимо.

Добавлено (04.02.2011, 23:48)
---------------------------------------------
На этой торжественной ноте сказка плавно превращается в произведение более мрачного и реалистичного жанра, и причин тому несколько – одна другой краше. Во-первых, чёртов талантливый доктор Макбрайд, возможно, и был до своего ареста приличным психиатром, но вот фармакокинетик из него был ни к чёрту – дьявольский коктейль из разнообразнейших препаратов, который вливали через капельницу внутрь юной миссис Бейкер, не только выводился из девичьего организма долго и многотрудно, но и оставил многообразные следы своего пребывания, произведя на некоторые участки головного мозга действие, аналогичное пушечному выстрелу в упор. Во-вторых, именно в это время с Хлоей приключился Генри Джеймс Олсен, и Кларк на годы вперёд превратился в «Армию Спасения» из одного человека, вкалывая за семейного психолога, «скорую медицинскую помощь» и ангела-хранителя в три смены без выходных; отчасти это было продиктовано беспокойством о лучшей подруге, отчасти – воспоминаниями о выпускном бале, а в общем-то исходило всё от того же пробудившегося внутреннего паладина, познавшего свою силу и яростно искавшего всё новых и новых ветряных мельниц, выше и грознее предыдущих. Наконец, злую шутку с мистером Кентом сыграла его фирменная романтичность, усвоенная им, похоже, ещё с молоком матери: единожды влюбившись в кого-либо, Кларк сразу же терял способность адекватно воспринимать объект своих восторгов. Любое, даже самое незначительное достоинство любимой он тут же украшал кружевами, покрывал позолотой и торжественно присоединял к Стене Славы Возлюбленной, но в упор не видел ни одного её недостатка; в случае с Алисией это приняло и вовсе почти патологический масштаб – к несчастью, увы: пока Кларк Кент клал свою душу за подругу детства, чердак мисс Бейкер дал течь, и полегоньку пошёл ко дну, а все недвусмысленные свидетельства этого оставались без должного внимания, ибо сквозь розовые очки выглядели милыми чудачествами и восхитительными шутками.
Время шло, и вот однажды шутки кончились, причём совсем – среди ночи Алисии вздумалось … вздумалось … ну, в общем, сложно объяснить нормальным человеческим языком, что за мысль родилась в тёмных лабиринтах её сознания, но эффект был следующим: в половине третьего ночи девушка подскочила с кровати, укусила спящего Кларка за локоть, и, взяв приличный разбег, выбросилась из окна большого зала, что на третьем этаже. Когда выдернутый из царства Морфея грубым и болезненным образом мистер Кент бегом добежал до дёргающихся обломков Алисии, подвывающих и скулящих среди настурций, ирисов и радужных осколков витражного стекла, он был неприятно поражён – точнее даже сказать, он был почти уничтожен, обнаружив, что на его клумбе просто стало одним растением больше. В тот самый момент, взглянув в глаза любимой, и не обнаружив там ничего, кроме бездонной пропасти безумия, впервые в жизни Кларк Кент по-настоящему испугался … Ну, прочее вы сможете прочесть в архиве «Дейли Плэнет» - раздел светской хроники добрых пять месяцев жил новостями из «Форест Глен», где лучшие специалисты страны пытались удержать мисс Бейкер хотя бы в вегетативном состоянии; усилия эти были тщетными, зато вот похороны удались на славу. Всё это время Кларк держался как ни в чём не бывало, лишь изредка срываясь в какой-нибудь глухой безлюдный угол, где он мог позволить себе поорать, пометаться, повырывать себе волосы без риска быть застигнутым врасплох – он совершенно справедливо полагал себя главным виновником произошедшего; отчасти он в глубине души винил и Хлою с её семейной гангстерской драмой, и доктора Макбрайда, и Господа Бога – но только от очень малой части, откровенно говоря. Остался и некий отпечаток, немаловажный для нас с вами, наложенный событиями тех лет на личность мистера Кента: каким-то чудом со временем пережив эту трагедию, он так и не избавился от иррационального страха перед сумасшествием, и с тех самых пор как «Белль Рев», так и все аналогичные заведения обходит десятой дорогой, не считаясь ни с какими доводами.
***
- Эй, мистер! Огоньку не найдется?
Да, с сакраментальной фразы всё и началось. Конечно, в плане непосредственной угрозы она куда как уступает низкому, бесстрастному, с чёткими металлическими нотками голосу диктора, вещающего «Внимание! Воздушная тревога!», да и тихие слова доктора «увы, мы можем надеяться лишь на чудо» звучат намного более пугающе; но в данных конкретных обстоятельствах, а именно тёмной ночью в одном из мрачных метрополисских переулков, эта смиренная, вежливая просьба – наименее приятная новость из возможных.
Обернуться – только не торопясь, спокойнее, ещё спокойнее. Торопиться некуда – если бы тебя хотели убить, убили бы молча; так что пользуйся, тяни время.
Одинокий журналист, пришпиленный к тёмному асфальту переулка бледным шилом неонового света, может показаться лёгкой добычей, но первое впечатление обманчиво: милый, улыбчивый парень в тёмно-сером плаще свободного кроя не - существо не настолько уж и плюшевое, и с мистером Кентом много разных историй происходило; судьба забрасывала его порой и в трущобы Готэма , и на юг Афганистана, где песок и мелкий щебень круто замешаны с пороховой гарью и человеческой кровью, и под раскидистые кроны тропических деревьев Латинской Америки, под каждым из которых вооружённых до зубов повстанцев больше, чем колорадских жучков во всём одноимённом штате. Когда вокруг рвутся снаряды и летают куски особо невезучих тел, а из вооружения и военной техники у тебя в наличии только блокнот и всемирно известная мама, поневоле быстро-быстро учишься выживать – если, конечно, тебя не прельщает идея пойти неверным путём динозавров; за несколько лет разъездов по разным интересным местам планеты Кларк освоил это тонкое искусство в полной мере, так что это ещё большой вопрос, кому именно не повезло нынешней ночью.
Ух ты, пять человек – целый комитет по встрече. Три парня лет эдак восемнадцати -двадцати, за ними виднеется парочка «друзей» постарше, старающихся держаться в тени до начала драки… Улыбнись-ка, Кларк – и, улыбаясь, сделай пару шагов назад и вправо – медленнее, медленнее, да, вот так: теперь спина у тебя прикрыта выступом стены, и вот эта груда сетчатых ящиков не даст наброситься на тебя слева, не переломав себе при этом ноги. Оружие? Молодёжь почитай что с голыми руками – ну, обрезок трубы отопления, обмотанный капроновым шнуром, да пара ножей-«бабочек», сделанных неведомым умельцем из того барахла, что нормальные люди выбрасывают, стесняясь сдавать в металлолом; а вот те двое… Вон, у того, что пониже, из-под полы куртки чуть виднеется отсвечивающий сусальным золотом шарик: чувствуется, к шарику прилагается четырёхгранное лезвие длиной добрых девять дюймов, узкое и тонкое –кто-то доработал вручную парадный офицерский кортик. Серьёзный аргумент в рукопашной, особенно если речь идёт о быстрых колющих ударах снизу, однако режет из рук вон плохо, и требует некоторого пространства для замаха… значит, придётся предельно сократить дистанцию, и – будь что будет. Вот его друг вызывает особое беспокойство; худощавый брюнет, слегка за тридцать, добрых шесть футов роста, широкие запястья, кисти рук покрыты длинными, тонкими бледными шрамами… Почему не видно оружия? Может быть, он носит нечто огнестрельное – сзади за поясом, или во внутреннем кармане своего длинного кожаного жилета? Нет, это вряд ли – застёгнут наглухо: будь у него пушка, жилет был бы слегка распахнут, чтобы не тратить драгоценные секунды на расстёгивание пряжечек, кнопочек и застёжечек, когда настанет нужный момент. С чем же ты к нам пришёл, красавец?
Оп-па, пока ты соображал и прикидывал свои шансы, хулиганьё перешло от слов к действиям – похоже, твоё молчание вкупе со слегка осоловелой улыбкой произвело впечатление полупьяного полуидиота… Удачно, очень удачно. Полшага вперёд, и почти одновременно - быстрый, резкий пинок , на выдохе; вот они, преимущества богатырского роста и сложения – нападающий, получив стремительный удар каблуком в цыплячью грудь, поперхнулся воздухом, выронил свою драгоценную трубу, сделал пару неуверенных шагов, и с грохотом осел среди тех самых ящиков, не подавая признаков жизни. Так, теперь ваша очередь! Ха, ну кто же так орудует «бабочкой» , а? Что это за широкие замахи сверху, ну кто так бьёт, право слово? Если ты будешь махать руками, как мельница крыльями, то какой-нибудь сукин сын непременно подставит запястье левой тебе под кисть – вот так, да – а потом от всей души врежет тебе локтем правой в открывшуюся для удара подмышку – вот так, да! Рёбра целы, нет? Знаю, что нет – можешь пожаловаться на мистера Кента в Лигу Наций. Следующий! Вот, а ты, кажется, более разумен, чем твой приятель – правильно, такими ножами нужно бить именно снизу вверх, целясь в живот или под рёбра; вот только оружие у тебя неподходящего качества: смотри, если я сейчас перехвачу твою руку, и сильно-сильно сожму рукоять твоей паршивой железки, да чуть поверну её против часовой стрелки – оп! Шпенёк выскочит, крепление ослабнет, и клинок радостно выпадет прямо на асфальт. Удивлён? Это ты зря – удивлённая мина восхитительно хорошо подходит для того, чтобы ловить прямой в челюсть… Так, со щенками покончено; теперь посмотрим, бросятся ли псы – или поворчат, но предпочтут не связываться.
Но до «псов» дело не дошло – вместо этого слева, из ящиков, раздался резкий хлопок – и ещё один, и ещё; в левое плечо, а потом и под сердце с разбегу ткнулось что-то маленькое, тупое и горячее, сорочка вдруг местами стала тёплой, влажной, мир побледнел и слегка покачнулся, а в уши впился низкий, удивительно противного тембра гул. Повинуясь инерции, Кларк сделал пару шагов назад, и прислонился, едва не падая, к потемневшим, чуть влажным кирпичам стены; сердце рвалось и подпрыгивало, стучась едва ли не в самое горло. Какая ирония, а? Ты раскидал эту шпану, как дворник помойных котов, лишь только для того, чтобы хлипкая паскуда, скулящая в груде заржавленной тары, разрядила в тебя припрятанный на чёрный день самопал, бывший при рождении газовым пистолетом… Пусть из трёх пуль в тебя попали лишь две – и это с пяти-то метров, снайпер чёртов, ха - и самоделку разорвало в клочья от непосильного напряжения прямо в руках горе-стрелка, но всё это вряд ли сделает бархат в гробу мягче, а могильных червей – тактичнее; проза метрополисской жизни, так её разэдак. Гул слегка усилился, и окружающий мир начал потихоньку рассыпаться на отдельные кадры; «псы» спокойно, не торопясь, приближались, негромко переговариваясь между собой – и без длительных объяснений было понятно, что «клиент» доживает последние минуты, и вряд ли будет против поделиться с ближними всем, что имеет при себе. Казалось, расставлены все точки над «i», и судьба приготовилась перевернуть страницу – но тут В<

Chloe, I know you're scared, and I'll make sure everything is covered on this end("24")

Никогда не бывала в больших редакциях, но ты так описала эту атмосферу, что на минуту я почувствовала, будто нахожусь в центре этой безумной карусели )))
Кэт Грант я узнала сразу, ей даже не нужно было представляться )

А дальше: «Замечательный человек убедительно изобразил ласковую улыбку, укрывшись за ней, как солдат за бруствером. Что же, чёрт побери, со мной происходит?» Что же происходит? Параллельная реальность, где КК просто журналист, человек без суперспособностей, без двойной жизни?

Описание Сторожевой Башни и особенно гостей – полный улет! Ты посвятила каждому из них всего по несколько слов, но в эти несколько слов умудрилась втиснуть столько информации, наверное, пользуешься очень качественным архиватором!
Кларк – акула пера, Лоис – главный редактор? Офигеть )))

«Забавная блондиночка возникает то тут, то там - маленькая, растрёпанная и вообще чем-то напоминающая ошалевшего воробья, это сама виновница торжества; да, она может позволить себе выглядеть как угодно и вести себя как заблагорассудится – две премии «Хьюго», три «Небьюлы», оскароносные экранизации, всемирная слава и миллиардные тиражи» - Хлоя!!! Боже мой, я в восторге!!!

Джимми – удивило, и, несмотря на всю трагичность его с Хлоей истории, повеселило.За что ты с ним так?

«- Да мы с тобой, Хло, вообще как состарившиеся супруги: ни намёка на секс, зато все драмы, все тайны, вся жизнь - пополам, причём, по-моему, ещё со школьной скамьи. Я уже так привык, что и представить не могу, будто бывает иначе.
-Бывает. По телевизору или в дешёвых книжках.» - я вспомнила, как ты один раз выразилась по поводу того, кто такой Кларк для Хлои – приблизительно так: «не муж, не любовник, даже не партнер по гольфу – КК это КК». Я поняла, что ты имела в виду.

А дальше будут только вопросы, на которые мне не терпится узнать ответа…
«Этот конверт… все мои терзания начались сегодня именно с такого. Мне его доставили утром, и с тех пор меня не покидает ощущение, что я – не я, а какой-то плюшевый пупс, и живу в картонном домике в чьей-то детской. Мир вокруг меня ненастоящий, и я сам – поддельный, и все обыденные, очевидные вещи я словно слышу впервые в жизни, и все они не про меня.» - это все-таки виртуальная реальность? А конверт – вместо красной таблетки? Или все события происходят в параллельном мире, где никогда не было метеоритного дождя, никаких фриков, а КК просто человек, сын фермера?

Впечатлила история брака Кларка с Алисией, но здесь возник вопрос по поводу событий 9-летней давности – это она? И Кларк под красным?! Но… откуда криптонит? Или дело в другом? Или это переплетение нескольких измерений?

Что случилось с тем парнем, дело которого расследует девушка-полицейский? Это тот самый курьер, парень, страдающий вынужденной бессонницей в самом начале?

На Кларка напали сразу после того как он ушел от Хлои? А вернулся он к ней на следующий день, практически сразу после ранения и чудесного исцеления или спустя некоторое время, типа это было путешествие во времени – для Кларка время прошло незаметно, а в мире Хлои – он на некоторое время пропал? Иначе почему она так сильно переживала о нем? И когда успел погибнуть Лекс, ведь он был на вечеринке в Башне?

И об убийстве, которое совершила ОНА – это про убийство Лекса? А она – это… неужели Л***?
В общем, у меня голова кругом… Очень жду продолжения, чтобы все кусочки головоломки сложились в картинку.

СПАСИБО!!!

В интернете хрен поймешь, кто прикалывается, а кто реально дебил.

Добавлено (21.03.2011, 01:59)
---------------------------------------------
P.S. Все-таки это произведение - головоломка Очень люблю читать такие истории

В интернете хрен поймешь, кто прикалывается, а кто реально дебил.

* Но история в целом ни фига пока что не прояснилась

В интернете хрен поймешь, кто прикалывается, а кто реально дебил.

А теперь он мёртв.

Рывком поднявшись из кресла, Кларк погасил экран и, поправив так не к месту сползающее полотенце, негромко сказал, обращаясь скорее к себе, нежели к подруге:
- Я должен с ней поговорить.
***

Chloe, I know you're scared, and I'll make sure everything is covered on this end("24")